По устоявшимся представлениям о Католической Церкви, в мрачную

средневековую эпоху она беспощадно преследовала алхимиков и всех

тех, кто имел несчастье выказать себя смелым новатором. Так ли было

на самом деле? На эту тему размышляет французский историк Серж

ЮТЕН.

ПРОСЛАВЛЕННЫЕ ЦЕРКОВЬЮ

Давно уже было замечено, что в Средние века имело место

сосуществование (которое может показаться странным) страшных

проявлений догматической нетерпимости с такой свободой выражения

мысли, как письменно, так и устно, которая может показаться

маловероятной. Однако стоит лишь обратиться к хорошему учебнику по

истории средневековой философии, как станут очевидными многообразие

и даже большая смелость мнений, которые свободно выражали и

отстаивали ученые-схоласты. И это происходило в университетах,

отличавшихся строгой организацией и жестким контролем.

Как же обстояло дело со средневековыми алхимиками? Мы не знаем ни

одной церковной или папской анафемы, ни одного распоряжения,

касающегося специально их; более того, эти «сыны Гермеса» были

весьма многочисленны как среди духовенства, жившего и действовавшего

в миру, так и монашества. Алхимией занимались прославленные

Католической  Церковью как святые Альберт Великий и Фома

Аквинский.

Альберт Великий (1193—1280), происходивший из старинной знатной

семьи фон Больштедт в Швабии, в 1222 году вступил в Доминиканский

орден и стал одним из наиболее известных ученых-схоластов. Он

преподавал в Кельнском университете, а затем в Парижском. Слишком

тесные аудитории парижских коллежей не могли вместить в себя массу

школяров, привлеченных славой именитого профессора, и он был

вынужден читать свои лекции под открытым небом, на площади, на

которой, подстелив солому, рассаживались слушатели, поэтому

обитатели квартала прозвали это место «площадью мэтра Альберта»,

откуда и произошло видоизмененное ее название Мобер.

Альберт Великий стяжал лестную славу крупного ученого, компетентно

разбиравшегося во всех областях тогдашнего знания, отчего и получил

почетное прозвище Doctor universalis — Всесторонний ученый.

Вместе с тем занятия мэтра Альберта алхимией и астрологией уже при

жизни принесли ему несколько сомнительную известность

мага-чудотворца. До наших дней дошло баснословное предание о том,

как мэтра Альберта в его доминиканском монастыре в Кельне посетил

граф Голландский Вильгельм II со свитой. Был разгар зимы, и стояли

трескучие морозы, однако, к великому изумлению знатных визитеров,

Альберт велел накрыть столы прямо в саду. И тут свершилось

невероятное: снег исчез, деревья зазеленели, и сад огласился птичьим

пением. Весеннее цветение искусственно вызвал маг Альберт...

После смерти Альберта Великого его репутация мага достигла

немыслимых масштабов. Родилась, например, легенда (совершенно

недостоверная, следует заметить) о том, как он якобы сконструировал

автомат в виде совершенного человека, каждая из частей тела которого

была подчинена влиянию определенной звезды. Эта история

заканчивается рассказом о бесцеремонном вмешательстве молодого

ученика мэтра Альберта — будущего святого Фомы Аквинского, который,

опасаясь этого андроида, по его мнению, дьявольского создания, будто

бы разломал его (учитель использовал человекоподобный автомат вместо

домашней прислуги).

Вплоть до наших дней во французских провинциях «колдуны» из

поколения в поколение обращаются к «Дивным секретам Альберта

Великого», но совершенно очевидно, что подавляющее большинство

страниц этой ошеломляющей колдовской книги — представленные там

странные рецепты — несомненно, происходят из среды наиболее

дремучего деревенского ведовства и не могут принадлежать перу

знаменитого доминиканца!

Святой Альберт Великий олицетворяет тип алхимика, укорененного в

университетской системе той эпохи и достигшего высокого положения в

церковной иерархии. В области минеральной алхимии он был

замечательным экспериментатором: потомки обязаны мэтру Альберту

открытием способа производства каустической соды, первым

по-настоящему совершенным химическим анализом киновари, свинцовых

белил и сурика.

В Средние века никогда не было кафедр, специально посвященных

алхимии,— она всегда оставалась деятельностью, оттесненной на

периферию официального научного знания. Вместе с тем можно было

видеть, как в ХIII веке студенты и профессора знаменитой медицинской

академии в Монпелье совершенно открыто обменивались мнениями и

результатами изысканий в области алхимии, которым они предавались

помимо своих официальных занятий.

Вопреки расхожему мнению средневековый алхимик отнюдь не является —

за исключением совершенно особых случаев колдовства — воинствующим

вольнодумцем. Напротив, это был благочестивый, глубоко верующий

человек, усердно предававшийся молитвам и духовным упражнениям.

Адептами проводилась аналогия между Страстями Христовыми и этапами

Великого Делания — последовательными трансформациями Философского

Камня, что стало, например, темой латинской поэмы «Margarita

preciosa» («Драгоценный перл») монаха Петра Бона из Феррары (ХIV

век).

Отметим также, что и арабские алхимики вовсе не являлись колдунами:

они действовали как убежденные и вполне благочестивые мусульмане.

Булла Папы Иоанна ХХII

Иногда ученые ссылаются на буллу «Spondent pariter»*, опубликованную

в 1317 году в Авиньоне Папой Римским Иоанном ХХII. Вот перевод ее

первой фразы:

«Злосчастные алхимики обещают то, чего сами не имеют! Дерзость

завела их слишком далеко, ибо они посредством алхимии чеканят

фальшивую монету, обманывая тем самым народы».

Затем следует безапелляционное осуждение:

«Папа полагает, что все, кто пытался изготовлять алхимическое

золото, должны быть изобличены как бесчестные люди. Они подавали

нищим как настоящее золото то, что фабриковали сами. Те, кто чеканил

подобного рода монету, подлежат конфискации их имущества и вечному

наказанию лишением свободы. Что же до лиц духовного звания, то они,

ежели окажутся замешанными в столь дурное дело, лишатся своих

бенефиций...»

Однако достаточно лишь внимательно прочесть текст этой буллы, чтобы

заметить, что здесь вовсе не идет речь об осуждении по религиозным

или вероучительным соображениям. Папа, который являлся — не будем

забывать этого — не только главой Церкви, но и светским государем,

всего лишь ополчился против ложных алхимиков, проявлявших себя в

качестве фальшивомонетчиков. Он считал своим долгом избавлять мир от

бесстыдных шарлатанов.

В этой связи нелишне будет напомнить, что Папа Иоанн ХХII, весьма

далекий от мысли предать анафеме традиционную алхимию, и сам сочинил

трактат под заглавием «Ars transmutatoria» («Искусство

трансмутации»; опубликован в 1557 году). Людская молва утверждала,

что после смерти понтифика в подвалах папского дворца в Авиньоне

было обнаружено большое количество слитков «алхимического золота».

Однако в данном случае речь идет лишь об одной из многочисленных

легенд, зародившихся в народе и не имеющих подтверждения, — для их

возникновения алхимия дает много поводов.

Сообщалось, что папа Иоанн ХХII оставил после себя казну,

насчитывавшую 25 миллионов флоринов. Откуда могла взяться эта сумма,

если у Иоанна ХХII не было собственного состояния и он никогда не

занимался коммерческой деятельностью? Скептики могли бы возразить,

что первые Папы, обосновавшиеся в Авиньоне, практически находились

на положении вассалов французского короля (несмотря на официально

признанную экстерриториальность их владений) и, вероятно, были

вынуждены создавать значительные секретные финансовые резервы —

правда, нет убедительных доказательств этого предположения.

Преследуемые алхимики: Арнольд

из Виллановы

и Роджер Бэкон

И все-таки можно было бы резонно возразить нам, что два великих

средневековых алхимика были осуждены по приговору, вынесенному

церковным судом, и как раз по вероучительному мотиву.

Первый из этих осужденных адептов, врач Арнольд из Виллановы,

благодаря высокой протекции со стороны авиньонского Папы Климента V

при жизни понтифика не подвергался серьезным преследованиям. Однако

как только умер его покровитель (в апреле 1314 года), инквизиционный

трибунал, собравшийся в Тарасконе под председательством

монаха-иаковита Лонжера, подтвердил задним числом неприятие

пятнадцати тезисов Арнольда, которые были осуждены в 1309 году в

Париже теологическим факультетом (Сорбонной).

Несчастному же Роджеру Бэкону (1214—1294), заслужившему почетное

прозвание Doctor mirabilis («дивный ученый»), довелось испытать

гораздо более злую участь: он провел четырнадцать лет в монастырской

тюрьме.

Ни Арнольд из Виллановы, ни францисканский монах Роджер Бэкон

никогда не выступали против Церкви и не давали повода заподозрить их

в неверии — как раз наоборот. За что же тогда их преследовали?

Инквизиционные трибуналы опасались (это стало для них своего рода

наваждением) применения средств, соприкасавшихся с черной магией

(обвинение требовало самого сурового наказания, если подсудимый

«сознательно стремился к достижению чего-либо, применяя дьявольские

средства»). Именно это, очевидно, и послужило основанием для

обвинения двух упомянутых нами алхимиков. Более того, любая смелая

мысль могла вызвать негодование церковных властей: например, глава

Францисканского ордена обвинял Роджера Бэкона в том, что он учил

«подозрительным новшествам». А это действительно был исключительно

пророческий ум: задолго до Леонардо да Винчи он писал о возможности

создания летающих машин, самодвижущихся повозок и подводных лодок.

Вместе с тем необходимо учитывать политический фон, на котором

разворачивались подобного рода процессы, а также то, что они

оставались единичными случаями в сравнении со значительно большим

количеством алхимиков, которых в Средние века не тревожили церковные

власти по какому бы то ни было поводу.

Что же касается замечательных исследований Роджера Бэкона по

оптике, заметим, что вопреки расхожим представлениям средневековые

ученые обладали в этой области достаточно точными знаниями. Вот

почему в

ХIII веке алхимики, а не один только Роджер Бэкон, могли иметь

весьма совершенные зеркала. Однако, так же как и в случае наблюдения

за трансформациями, которые претерпевала первичная материя в ходе

Великого минерального Делания, отнюдь не существовало непреодолимой

грани между позитивными наблюдениями и тем, что мы сейчас отнесли бы

к оккультной сфере. Об этом можно судить по отрывку из «Романа о

Розе» адепта Жана де Мёна.

«Зеркала, — наставляет Природа, — обладают многими любопытными

свойствами. Когда смотришь в них, могут показаться отдаленными и

маленькими предметы, в действительности большие и расположенные

вблизи, так что с трудом можно различать их, даже напряженно

всматриваясь, — будь то хоть самые высокие горы, как те, что

отделяют Францию от Испании.

Другие же зеркала показывают, когда смотришь в них, предметы в

точных пропорциях.

Есть и такие, которые, будучи направленными на предмет, способны

зажигать его, поскольку они собирают в одной точке солнечные лучи с

заключенным в них жаром.

Еще один тип зеркал показывает, в зависимости от того, как их

установить, различные изображения то правдиво, то представляет их

продолговатыми или перевернутыми, а то и делает из одного предмета

несколько; при соответствующей их форме они могут показывать четыре

глаза на одном лице; смотрящему в них могут даже являться

привидения; живых они могут показывать как через воду, так и через

воздух — при различных углах зрения можно видеть, как они играют

между глазом и зеркалом, в соответствии с характером простой или

сложной среды, на тысячу ладов меняя свою форму, обманывая глаза

смотрящего».

Паломничество

в Сантьяго-де-Компостела

Такое паломничество для средневековых западных алхимиков стало

традицией, сопоставимой, например, с традицией членов союзов

подмастерьев (которая поддерживается и по сей день) отправляться в

паломничество к гроту Марии Магдалины в горах Сен-Бом близ

Марселя.

Путешествие в Сантьяго-де-Компостела представляло собой переживание

алхимиком событий последнего этапа жизненного пути апостола Иакова,

как о них повествует историческая традиция. Этому путешествию

соответствовал и определенный символический смысл — не случайно

Млечный Путь имеет старинное народное название Путь святого Иакова.

Это было соответствие, постоянная аналогия между небом и землей,

между (как говорится в «Изумрудной скрижали») «тем, что вверху» и

«тем, что внизу»... Само название Компостела заключало в себе особый

смысл для средневекового алхимика, разлагавшего его на два латинских

слова: campus («поле»; оно вызывало также ассоциацию с компостом, в

котором происходило гниение, необходимое для успеха Великого

Делания) и stella  («звезда»). Таким образом, Компостела — Campus

stellae, «Поле звезды»...

Почему же средневековые христианские алхимики избрали себе в

качестве святого покровителя апостола Иакова?

Напомним в связи с этим красивую легенду об обнаружении его могилы

в

Галисии.

В IХ веке к местному епископу Теодомиру пришел некий крестьянин и

рассказал о невероятном происшествии, приключившемся с ним на поле:

мало того, что его быки отказались там пахать, так еще ночью

расцвели в изобилии целебные цветы, а над полем светила звезда

невиданной яркости. Епископ распорядился обследовать поле, на

котором в результате и был выкопан из земли мраморный саркофаг,

заключавший в себе тело, чудесным образом не тронутое тлением. Стало

понятно, что обнаружено тело не кого иного, как апостола Иакова. На

том самом месте, где явлено было чудо — с тех пор  оно и получило

название Campus stellae, — построили церковь, в которую поместили

бесценную реликвию.

Алхимики, используя игру слов, которую они так любили, проводили

аналогию между легендой о «Поле звезды» и одной из решающих фаз

Великого металлического Делания, когда в обрабатываемом материале

(как раз и имевшем название компост) внезапно появлялась звезда

(stella), возвещавшая о близящемся успешном завершении работы. Эта

легенда полюбилась алхимикам также своей аллюзией на целебные цветы

(которые, в свою очередь, напоминали о лечебных свойствах

Философского Камня) и тем, что в ней говорится о чудесном сохранении

тела, — прямая аналогия с их великой мечтой о победе над физическим

старением и тлением.

В конце ХV века венгерский монах Мельхиор Цибиненс (Cibinens, в

латинской транскрипции его фамилии) сочинил алхимическую мессу.

Средневековые христианские алхимики пытались найти в Апокалипсисе

(Откровении Иоанна Богослова) скрытый алхимический смысл, в

частности, в следующих словах:

«...И вот, произошло великое землетрясение, и солнце стало мрачно

как власяница, и луна сделалась как кровь» (Откр. 6, 12).

«Она (женщина) отворила кладезь бездны, и вышел дым из кладезя, как

дым из большой печи; и помрачилось солнце и воздух от дыма из

кладезя» (Откр. 9, 2).

Алхимическое озарение, дарующее всеобъемлющее знание тайн природы,

рассматривалось адептами как выход сознания за пределы пространства

и времени, в которые заключены простые смертные. Алхимики любили

цитировать следующее место из Второго послания апостола Петра:

«Одно то не должно быть скрыто от вас, возлюбленные, что у Господа

один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день» (2 Петр. 3,

8).

По книге: Серж Ютен.

Повседневная жизнь

алхимиков в Средние века.

М.: Молодая гвардия, 2005. Серия «Живая история:

Повседневная жизнь

человечества».

  1.Альберт Великий. В 1260—1262 гг. — епископ Регенсбургский.

Фреска Томмазо да Модена. 13522.Алхимическая лаборатория. Гравюра Петера ван дер Доорта.

15953.Алхимические скульптуры Собора Парижской Богоматери.

Алхимик во фригийском колпаке, означающем внутреннее освобождение

посвященного. Женская фигура — символ алхимии; девять ступеней

лестницы — девять степеней озарения.4.